Напротив моего дома - школа-интернат для детей, как мы называем их по-быстрому, - неблагополучных.
По-другому, это называется длинно: для детей, которые требуют социальной защиты.
Они живут в этом интернате. Иногда их забирают родственники или мамы... А учиться ходят в соседний лицей, где и мой сын обучается. Это средние классы. А младшие учатся прямо в интернате.

Каждый день, когда я рысью бегу на работу, наблюдаю такую картину: мальчишки бегут кучкой. Кто быстрее, кто медленнее... они разновозрастные, младшие школьники. Кто уж когда попал в школу-интернат, кому уж как "повезло" в этой жизни...
Бегут они, обгоняя друг друга, навстречу своей первой учительнице. Ждут ее, выглядывают, появилась она на пешеходной аллейке или еще нет... А потом бегут. Окружают ее плотным кольцом и взахлеб рассказывают что-то, жестикулируют руками, заглядывают в глаза...
А она разговаривает с ними, гладит по головам. И столько обожания в глазах этих мальчиков...(почему-то одни мальчики. Может, девочек в этом классе нет, не знаю...)
Я все думаю: от этого они не станут лучше или хуже. Не факт, что не украдут у нее однажды деньги из сумки. Не уверена, что все ее любят преданно и искренне. Но, кажется мне, им нужно вот это внимание. И чтобы по голове погладила. И доброе слово сказала

Утром замоталась, готовила завтрак, Моне кашку варила. И забыла рыбу на столе.
Угу, ей только того и надо было! Понятное дело, сама себе хозяйка, пока я на работе.
Залезла на стол и практически все "уговорила" в свою желудочную пользу.
Эх, Моня, Моня....

Сегодня мне подумалось: я глушу себя работою.
Да, ною, вою, выделываюсь. Но работаю. Как бы сидит во мне обида от тех слов начальника. Что, мол, ни хрена я не делаю. И как бы сижу теперь или бегаю, а все думаю, как бы повыгоднее себя показать, чтобы увидели, оценили, поняли... Как маленькая девочка, ей-богу.
Я понимаю, что должна вести себя совсем по-другому. И даже знаю приблизительно как. А не получается. Выплескивается через край моя обида.
Я пробую всех простить. Пробую очиститься. Успокоиться. Прийти к спокойствию и улыбке. Чтобы что ни говорили, а я только улыбалась бы так прощающе-снисходительно. Чтобы не меня жалели, а я их жалела.
Мда.
Какой это все же ужас: быть непризнанным гением *ирония*

Все навалилось в одночасье.
Наше выступление уже завтра. А планировалось через пару дней.
Едем в Харьков.
Торчали на работе почти до восьми вечера. Вставать в полпятого.
Гонка по вертикали.
Вот оно, счастие... эххх...
Устала.
Прорвемся, конечно же.
Я просто хочу, чтобы все это закончилось поскорее.
Но есть и положительные моменты Разбор полетов за мое "плохое поведение" откладывается.
Поэтому что жаловаться? Все пока что хорошо...

Я вот что заметила....
Гороскоп Монаха действительно неплох.
Но для меня он почему-то опаздывает на один день.
Например, вчерашний, за 15.10:

Сегодня вы, возможно, попадете в ситуацию, когда лучшим выходом будет отступление. Упрямством ничего добиться не удастся.

Я вроде как отступила. Но упрямилась, как осел.
В результате все равно виновата. Хоть так, хоть эдак...

Пы.Сы.: тот, что цитировала прежде тоже был вчерашним...

Когда-то я писала. А сейчас - нет.
Вот решила выложить здесь это.
Кто прочитает - тому медаль. Букв многовато все же.

Шанс
1
«Какого хрена», - подумалось мне, когда, еще в полудреме, я ощутил ее противно-слюнявые поцелуи. Мне было не до нежности, а тем более, не до игривости.
Но что-то было не так. Не клеилось, не собиралось в кубик Рубика. Глаза открываться не желали, но и коню было ясно: сеном тут и не пахло. Голова расползалась гнилым яблоком, превращаясь в квашню. В глотке полыхал ядерный реактор с привкусом кошачьего дерьма.
Кажется, вчера кому-то было очень хорошо. Чего не скажешь про сегодня. Медленно я начинал осознавать свое возвращение в реальный мир. Мозги, сделав головокружительный кульбит, небрежно шмякнулись на место, вызвав такую боль, что тошнота на лихом велосипедике подкатила к эпицентру взрыва в глотке. Икнув, я испуганно зажал рот рукою: эта дура все еще дышала мне нежно в шею, прикасаясь влажными губами к щеке. Я не мог так опозориться при даме. Гусары пьют, не закусывают, удовлетворяют женщину и по утру не блюют ей в лицо.
Кто она такая – я понятия не имел.
Страдая от боли и придерживая ладонью рвущийся через рот желудок, я чуть приоткрыл левый глаз.
На мгновение сердце замерло, затем пихнуло желудок под зад коленом и застряло в горле, булькая и грозя его порвать, как тузик грелку. Адреналин жидким пожаром засандалил по вопящим от боли мозгам.
- Ой, бля-а-а-а!!! – с этим боевым кличем русских папуасов я вскочил на ноги с лавочки в парке и тут же осел на землю. С минуту тупо молчал, испытывая экстаз взбунтовавшейся плоти, а затем, глядя прямо в эти огромно-влажно-печальные глаза, разразился потоком нескончаемой речи на непереводимом местном диалекте.
Стайка воробьев испуганно вспорхнула с дерева, зачирикала, заистерила, местами заглушая своим гомоном особо сильные места в моем монологе.
Выплюнув из себя все сгустки красноречия, я перевел дух и прикрыл глаза. Липкий пот испариной окутал тело. Длинные пряди волос слиплись в макаронины. Сердце все еще резво колотило в бубен, а тело было вялым, как жухлый огурец.
Страдая, я приоткрыл глаза и посмотрел на несчастного пса. Мне вдруг стало стыдно: животное было не виновато в том, что я напился вчера до положения риз, уснул на лавке в парке и очнулся от жуткого похмелизма, приняв его влажный нос за губы девушки.
- Ну… ты это… прости, друг, - промямлил я, протягивая в знак примирения руку.
Дрожащая ладонь, траур под ногтями и серебряное кольцо на большом пальце. Мда…
Пес обиды не держал. Доверчиво подошел и ткнулся лбом в руку, требуя ласки.
Я сгреб его в свои объятия, почувствовал тепло и окончательно успокоился.
Собака не была дворнягой. Но, несмотря на наличие ошейника, не выглядела домашней. Минимум – потерялась. Максимум – выгнали, наигравшись.
Рыже-белая, с темными подпалинами шерсть, длинные уши, печальные глаза. Я не знал, как называется эта порода. Да и какая разница? Меня начинало колотить.
Из заднего кармана порванных и грязных джинсов я достал смятую пачку и выудил сигарету. Зажимая ее пляшущими губами, яростно пытался добыть огонек из газовой зажигалки. Колесико жалко скребло по кремнию, высекая искры, а пламя все не вспыхивало. Наконец, мне удалось прикурить, и я блаженно оперся спиной о бетонный остов лавки. Лопаткам это не понравилось. Плевать: у меня не было сил, чтобы подняться и сесть, как положено. Жадно глотая едкий дым и машинально поглаживая пса, я задумался над тем, что делать дальше.
Философско-риторический вопрос, однажды поднятый Чернышевским, с педантичностью огромного молота периодически бил по наковальне моей жизни. Перед тем, как посмотреть правде в глаза и дать ответ, я напивался, а уж потом, страдая и выворачивая карманы своей потрепанной совести, пытался сложить пасьянс из колоды, в которой вечно не доставало парочки карт.
Мне тридцать два. Что называется, - ни родины, ни флага. Перекати-поле, вертопрах, бабник и пьяница. Нечесаный хиппи, тюрьма по мне плачет, как только земля таких носит.
Список ярлыков и афоризмов при желании можно продолжить. Дай Бог вдохновения и долгих лет жизни бабулькам, что сидят на лавочках у подъездов и подозрительно обходят меня стороной на улицах.
«Опустившийся ты элемент, Нелипа», - частенько обзывала меня начальница ЖЭКа, где я в последнее время работал дворником. Не гнала она меня только из морально-этических принципов. Ей все казалось, что я несчастный и обездоленный, поломанный жизнью и правительством. Иногда, в порыве откровения, мне хотелось выкричать ей, что никакой я не воин-интернационалист, не «афганец» и не «чеченец», никто не бил меня по голове, не стрелял и не уродовал психику. Я даже в армии не служил – не сложилось.
Когда-то давно был мальчик Костя. Жил с мамой, отчимом и маленькой сестренкой. Ходил в школу, рос, играл в подворотне на гитаре. В институте учился. Все было бы хорошо, вот только жизнь его время от времени меняла полюса и вставала с ног на голову. И тогда случались всякие дикие истории, после которых приходилось принимать решения, как жить дальше.
Никто не понимал, какого рожна со мной творятся подобные вещи.
Но стоило только моей жизни устаканиться, перейти в тихо-мирное русло, как тут же подворачивался случай, способный нарушить видимость хрупкого равновесия. И я не отказывал себе в удовольствии получить новую дозу приключений.
- Ты наркоман, твою мать! – кричала мама и таскала меня за длинные патлы. – Твоя жопа постоянно требует удара вилкой для остроты жизни!
Когда она входила в раж, то в выражениях особо не церемонилась. Я мог ее понять: вечно красный дневник с воплями повлиять на мое поведение. В особо торжественных случаях - вызов к директору.
Я не был мелким хулиганом, что подкладывал кнопки учителям и привязывал концы лент фартуков девочек к спинкам стульев. Мои истории носили глобальный характер.
Мини-взрыв на уроке химии с клубами удушающего дыма. Еще долго этот взрыв служил погребальной темой бесед по технике безопасности.
Повальный гипнотический сон на уроке истории. Я посмотрел дурацкий фильм и, обезьянничая, скопировал действия главного героя. Тряс бабушкиным медальоном и гнусавил: «Спать, спать!». Кто ж думал, что все повалятся на парты, как спелые абрикосы с дерева? Насмерть перепуганная историчка подняла такой шум, что его отголоски добрались даже до отдаленных школ города.
Выпущенный из клетки приезжего цирка-шапито медведь. С какой стати мне пришла идея поковырять гвоздем в замке?..
Запуск космической ракеты собственноручного изготовления с соседским котом Кузей на борту. Ракета влетела в крону дерева, истошно вопящего кота снимала команда спасателей. Ненависть и крики соседки до сих пор рвут сердце на части.
Ко всем прочим прегрешениям, я отказывался стричься и менять джинсы на нормальные штаны. А еще меня три раза сбивала машина, постоянно я попадал в разнокалиберные переделки с драками и мородобоями; однажды выпрыгнул со второго этажа, остался жив, но сломал ногу.
В последний раз я стал нежелательным свидетелем разборок какой-то бандитской группировки, понял, что дело пахнет керосином, забрал свои документы, уволился и дал деру.
Я вернулся домой, в родной город, где не был много лет.
Хотел увидеть маму, услышать ее родной хриплый голос. Хотел, чтобы она прижала мою голову к своей груди и поцеловала в макушку.
Оказалось, мама умерла. А родная сестра не впустила меня в квартиру. Сказала, что мне здесь делать нечего. Несла чушь про какие-то долбанные квадратные метры, на которых я не имею права проживать.
Я смотрел на нее, такую злую, с покрасневшим от ярости кончиком носа, и чудилось мне, что из ее пальцев начинают расти полуметровые хищные когти, готовые распустить меня на полоски кожи. Ее лицо вдруг сморщилось и сплюснулось вовнутрь, превращаясь в морду саблезубой гарпии. Я сморгнул, и видение исчезло. Не знаю, что она еще там кричала мне вслед, когда я молча развернулся и пошел прочь.
В тот день я сходил на могилу матери, затем напился и очутился на лавке в парке. И вот теперь, сидя на земле и обнимая брошенную породистую псину, мучительно пытался в очередной раз вывернуть штурвал своей жизни.
Денег почти не осталось. Сигареты в пачке заканчивались. Крыши над головой и друзей не было. Гладкий тупик, из которого надо найти выход.
Мысли, как распаренные чаинки, медленно кружились в голове. Я позволил им не торопиться, а сам в это время созерцал окружающую действительность. В парке уже чувствовалось дыхание осени. Все еще было зеленым и почти свежим. Но я без труда дорисовывал в уме осенний пейзаж. Мне нравилось ощущать себя волшебником. Забавляясь, кидать золото в кроны деревьев, добавлять чуть меди и платины. Затем…
Дофантазировать не удалось: передо мной выросла тень, заслонившая свет, и я тихо затосковал, предвидя наперед, что будет дальше.
Почесывая за ухом пса, я даже глаз поднимать не стал.
- Слышь ты, бомжара! Чего тут расселся?
Интересно, ему жена ночью не дала или, наоборот: у него на кого-то не встало?
- Я к тебе обращаюсь, ты, мразь!
Посмотрев в тоскливые глаза пса, я вздохнул:
- А что, нынче городские парки отошли в твою частную собственность?
- Ну все, ты нарвался, козел!
Что я нарвался, было ясно с того момента, как эта гора заслонила белый свет. Разъяренный бабуин схватил меня за грудки и рывком поднял на ноги.
Я по-прежнему не смотрел это скучное кино, снятое по избитому и замусоленному сценарию. Сейчас он размахнется и врежет мне кулаком в лицо. Что значительно усложнит мое дальнейшее существование: какой дурак возьмет меня на работу с фингалом под глазом?!
Я был готов к удару, но слегка дернулся, пытаясь увильнуть. Кулак проехал по скуле, взорвал фейерверк в области виска и приложился к уху.
- Ах, ты еще и уворачиваешься, сволочь!
Не знаю, меня, наверное, перемкнуло от этих слов. Или надоело безропотно выгребать за чужие обиды. Сделав шаг в сторону, я ударил по руке, держащей меня за куртку, отскочил, оценивая ситуацию и противника уже со стороны.
Мы были в разных весовых категориях – ежу понятно. Меня могла спасти либо изворотливость, либо быстрые ноги. Чем дольше смотрел я на его наливающееся злобой, как яблоко соком, лицо, тем больше мне не хотелось никуда бежать. Сколько можно?
- Да ты что, бомжара, совсем охренел?!
Он ринулся на меня со злостью быка, раздраженного маханием мулеты.
Я вновь отскочил в сторону, понимая, что вскоре превращусь в отбивную. Во мне росла ярость. На мгновение перед глазами все стало ослепительно белым. Мне показалось, что я ослеп. Кулак монстра все же нашел мой многострадальный глаз, но боли я не почувствовал.
– Чтоб ты, сука, в собаку превратился, – слова я выдохнул хрипло. Они завибрировали, заметались красными всполохами и разлетелись в воздухе кровавой пылью.
Парк поплыл перед глазами, как мороженое от горячего шоколада. Голубое небо натекло на кроны деревьев, которые смазывались в зелено-бурые пятна и хлопьями оседали на лавках, бордюрах, асфальте. Тело гамадрила замерло в позе размаха, затем начало кучей сала опадать на асфальт.
Я не испугался. Просто ничего не понял в тот момент. Стоял и пытался сообразить, что же на самом деле произошло.
И тут начался кошмар наяву. Обезьяноподобного подкинуло вверх на полметра. Затем он встал на четвереньки, закрутился юлою, завыл и загавкал. Я почувствовал, как зашевелились волосы у меня на голове.
Вдруг пес, разбудивший меня поутру, начал рычать матом…
На мгновение жар окутал меня душным одеялом. Так, что нечем стало дышать. Я рванул ворот рубашки. Пуговица, чпокнув, пластмассово брякнулась в обморок на асфальте.
«Господи, неужели допился?» - мысль, проскакав кардиограммой, колом вонзилась в горло.
Меня затрясло, точно при землетрясении. Тело мужика, задрав лицо кверху, завыло отчаянно и с надрывом. Но в это мгновение пес и тот, что сидел в нем, с рычанием и полуразличимыми матами, ринулся торпедой на меня. Клацнув, зубы пса ухватили край штанины моих джинсов. Видать, неопытность подвела. По злобному выражению глаз того, кто сидел в собаке, я понял, что следующим объектом острых клыков может стать мое горло. Если допрыгнет.
В любом случае, меня собирались покусать. Надо было срочно что-то предпринять, но я никак не мог выйти из ступора. Мысли скакали, множились, сталкивались лбами и не могли выстроиться в нормальную логическую цепочку. Думать было некогда. И в этот момент я, неловко оступившись, упал на асфальт, приложившись копчиком и ударившись локтем. Сквозь марево жуткой боли я наблюдал, как пес сжался в пружину и прыгнул. «Наверное, смерть от разрыва аорты приходит быстро», - жалко подумал я и прикрыл глаза. В это мгновение случилось чудо: тело гориллы рванулось с места и заслонило меня собой. Из глотки вырвался рычаще-гавкающий звук
– Р-рваф-ф!
Пес, неловко взмахнув лапами, врезался в моего обидчика.
«Господи, я пить больше не буду!» - чего только сдуру в голову не прийдет в момент истины…
Через миг меня осенило. Я посмотрел в глаза мужика, сидящего в собаке. Белая молния шарахнула и обесцветила мир до вылинявших тряпок.
- А ну пшел вон назад, зараза! В свое тело, марш!
Туша у моих ног вновь обмякла, задергалась и замерла.
Первым очухался пес. Он с воем кинулся ко мне.
Мужик потряс головой, словно воду из ушей вытряхивал, белки его глаз странно вращались и подпрыгивали, как яйца на сковородке. А еще через мгновение он был готов кинуться на меня со всей яростью раздраконенного монстра.
Пес зарычал. Я вдруг почувствовал такую усталость, будто целый день грузил мешки с картошкой.
- Слышь, мужик, счас в птицу тебя превращу. Или в гусеницу. И раздавлю без сожаления. Ты меня достал.
Наверное, до него дошло. Он замер на полпути. Посмотрел на рычащего пса, чуть попятился, а потом пошел прочь, оборачиваясь и поливая словесными помоями «дерьмовых бомжей», «долбанных псов» и мою бедную покойную маму.
Пес сорвался с места и кинулся громиле вслед. Его звонкий лай переполошил толстых голубей, воркующих невдалеке. Мужик перешел на рысь, и ему стало не до разговоров.
- Эй, оставь его в покое, - хрипло попросил я.
Собака обернулась на мой голос, виновато посмотрела мне в глаза, завиляла хвостом и вернулась назад.
Я погладил пса по голове, подушечками пальцев потрогал надбровные дуги. Животное вздохнуло. Тяжело, прерывисто, почти радостно.
Глаз у меня безнадежно заплыл. Я сидел на асфальтированной дорожке парка, прикуривая сигарету.
– Ну и что мы будем делать дальше, мон шер? – выдохнул я вместе с клубом сигаретного дыма. – Я ж, блин, и правда бомж.
Пес чуть шевельнул хвостом и ткнулся носом в мое бедро.
- Мне ж самому жрать нечего, - вяло заоправдывался я.
Пес посмотрел на меня с такой мольбой в глазах, что сердце мое дернулось, булькнуло, захлебнулось кровью и приняло решение вместо охреневших мозгов.
- Ладно, придумаем что-нибудь.
С этими словами я поднялся, отряхнул пыль с джинсов и пошел прочь, беседуя с псом и ломая голову, как выкрутиться на этот раз.

2

Моего четвероногого друга звали Горацио. Об этом гласила табличка на его ошейнике. К сожалению, не было ни домашнего адреса, ни телефона. Хотя мой внутренний червяк подсказывал мне, что когда-то эти данные были здесь.
Часть насущных проблем решил опять-таки он, мой добрый гений с печальными глазами.
Не знаю, как это у него получилось, а только полчаса спустя оказались мы на заднем дворе какого-то кафе.
Пес пролаял – дверь открылась. Оттуда выкатилась тетка необъятных размеров.
- А-а-а, объявился, голубчик! – напустилась она на меня со всей яростью праведного гнева. Я и слова не успел пикнуть, только наблюдал, как она с наслаждением загибает свои пухлые пальцы.
- Бросил животное на произвол судьбы – раз, заставил просить милостыню - два, пил, небось, черт, - три, обормот ты жуткий и бесчувственная скотина – четыре.
Тут она запнулась, соображая, считать ли мои высокие душевные качества за один палец или все же за два.
А я в это время соображал, с кем она могла меня спутать. Пока я тупил, тетка махнула рукой и, наставив на меня указательный палец-сардельку, грозно спросила:
- Ну что, работать будешь?
Так ничего и не сообразив, я машинально кивнул головой.
- Учти, если бы не твоя собака, ноги бы твоей здесь не было, портки бы твои тут не пахли! Мы его прикармливали, бедняжку, пока ты водку жрал и по бабам шлялся!
- Мадам, мы знакомы? – я все же решился прощупать неизвестную мне почву.
Тетка смерила меня презрительным взглядом, колыхнулась всем телом, выражая свое негодование, покраснела и завопила:
- Да кому ты нужен, чтоб тебя еще знать! Пса твоего жаль, бестолочь ты вселенская!
Логики в ее словах я так и не углядел: собаку они и без моих соплей подкармливали, зачем же еще и дрянь такую, как я, одаривать милостями?
Толстуха, видать, смирившись с моей явной дебильностью, вздохнула и уже чуть тише сказала:
- Михалыч вчера преставился.
Можно подумать, мне это о чем-то говорило. Тетка, перекрестившись, закатила глаза. В ее взгляде, брошенном на меня искоса, мелькнула жалость.
- Разгружать товар некому. Поможешь, а? Не обижу, не бойся. Будет жратвы и тебе, и псу. Ну и наличными немного.
Вот. Теперь все встало на свои пионерские места.
Вскоре подъехала машина. Разгружать товар было для меня не в первой.
Во время разгрузки я старался ни о чем не думать. Особенно о том, что случилось в парке.
День уже перевалил на вторую половину. Немного изменились декорации. Актеры остались те же. Я и бутылка. Собака и пакет с бросовой едой. Деревья, лавочка, парк. И мне уже было хорошо.
– Как ты думаешь, друг мой, Горацио, - прикуривая, я варнякал слегка пьяно, - что случилось нынче утром? Меня это весьма тревожит, блин. И не смей смотреть на меня укоряющим взглядом!
Пес виновато опустил глаза. Но я все равно чувствовал себя препаршиво.
- Ладно, я дрянь. Пьющая сволочь. Сойдемся на этом и забудем все плохое. Пойдем отсюда, Горацио. Я найду апартаменты, достойные таких царственных особ, как мы.
Слегка пошатываясь и продолжая курить, я спрятал бутылку в пакет с едой.
Вскоре мы с псом уже тряслись в электричке. За чертой города, в одном из дачных поселков, я выбрал брошенный, на мой взгляд, дом. Дача стояла в отдалении, заросла по самые уши бурьяном и идеально подходила для приюта двух страждущих сердец. Аккуратно я вынул стекло из рамы, поднатужившись, (тяжелый, зараза!) пропихнул в дырку пса, а затем, кряхтя и группируясь, залез в дом сам.
Запах пыли, как водка, едко обжег глотку и порадовал: я не ошибся в своих расчетах, дом пустовал давно. Пройдясь по комнатам, наслаждался тишиной, наличием мебели и запущенностью.
- Живем, Горацио. Даже на холодном полу спать не прийдется.
Последующие полчаса я тихо напивался, сидя в кресле, курил одну сигарету за другой, не забывая тщательно тушить окурки. Затем, взяв на руки пса, завалился с ним на диван, натянул одеяло и провалился во тьму.
Так мы прожили с псом четыре дня. Как несвежий кефир, поутру тряслись в электричке. Я разгружал товар в кафе, затем мы немного бродили по улицам города и под вечер возвращались на дачу.
На пятый день нашей идиллии пришел конец.

3

Солнце на цыпочках прокралось в дом, протянуло, точно бельевую веревку, луч и зацепило его прямо над моей головой. Сквозь полуприкрытые ресницы я наблюдал, как танцуют и переливаются пылинки в яркой дорожке света. Затем, натянув одеяло на голову, скукожился в позе эмбриона и сладко зевнул. К черту. Сегодня у нас с Горацио выходной. Долой ящики, мешки, дурацкие мысли и водку. Еда у нас есть, сигареты тоже. Нужна передышка.
Но это были всего лишь мои незатейливые планы. В то время как я давил на «Паузу», кто-то более сильный нажимал на «Пуск».
Из полудремы меня вывел звук открывающейся двери и многократное чихание.
Я резко вскочил с дивана. У меня не хватило ума даже спрятаться. Или сигануть в окно. Я только растерянно стоял в одних трусах, ловил отражение своего испуга в спокойно-вопросительных глазах Горацио, что, склонив голову на бок, как бы риторически задавал все тот же избитый вопрос господина Чернышевского.
А звуки непрекращающегося чиха приближались. В ушах загрохотало. Па-ба-ба-пам! Па-ба-ба-пам! Тема Судьбы пятой симфонии Бетховена прошлась по мне коваными сапогами. Машинально, как в футболе перед штрафным, я прикрыл причинное место руками и, борясь с желанием зажмуриться, как можно старательнее пялился на дверной проем. «Сейчас синяков добавится. Плюс привод в милицию», - с тоской подумал я, вспоминая свое феноменальное везение. Я настолько ушел в нирвану этих переживаний, что вначале ничего не понял.
Вошедший замер испуганным зверьком на пороге. Я видел его желание метнуться назад, в спасительную свободу утра. Но, видать, ему мои трусы понравились. Издав вопль ужаса и облегчения, он рухнул в кресло, попутно сбрасывая рюкзак на пол.
- А-а-а, блин! Ты вынырнул из моего кошмара?
Пацан. Лет пятнадцати.
И тут опять случилось это. Белая вспышка молнией врезала по зубам. Я вдруг увидел себя, сползающего, словно кисель с комками, по стене, и меня начал бить истерический смех. Длинный, худой, нескладный. С ободранным локтем, подбитым глазом и всклокоченными со сна волосами и бородой. Трусы в ядовитую черно-зеленую полоску. Медальон на шее.
Я хохотал до слез, хлопая чужими руками по чужим коленям и наблюдая, как мои зеленые глаза начинают вылезать из орбит.
В чувство меня привел Горацио. Он деликатно гавкнул, его длинные уши коснулись пола, а глаза смотрели укоризненно.
Через секунду я уже был в своем теле и бегал по комнате. Чертыхаясь, натягивал штаны и пытался найти остатки минеральной воды.
- Ты прав, мой друг Горацио, он всего лишь ребенок, черт меня подери!
Но брызгать в лицо не пришлось. Мальчишка открыл глаза, недоуменно пожал плечами, неожиданно улыбнулся и ткнул меня кулаком в плечо:
- Жесть! Старик, и как ты это делаешь?
- С тобой все в порядке?
Пацан рассмеялся:
- Да ты че, чувак, все путем! Я живой, реально!
Я переступил с ноги на ногу, запутался в полунатянутых джинсах и рухнул возле кресла, больно приложившись челюстью к бутылке минералки. Сдержав рвущийся наружу мат и купаясь в искреннем смехе ребенка, сдавленным голосом брякнул:
- Вот и замечательно. Добро пожаловать в рай.
Менее идиотской фразы в голову не пришло, но мальчишку забавляла ситуация в целом. Он откровенно веселился.
- Все супер, старик! – сказал он, протягивая мне руку.
- Я бы на твоем месте был осторожен с незнакомцами, - буркнул я, но помощь принял.
- Ну, ты был на моем месте, - возразил юный отрок, - почему не воспользовался ситуацией?
- Что ты имеешь в виду? – настороженно спросил я, принимая вертикальное положение.
Пацан пояснил:
- Я так понимаю, ты преспокойно мог уйти в новом теле. А еще мог творить чудеса: менять тела, как перчатки, вселяться в банкиров, политиков, королей. Осуществлять безумные проекты, тратить миллиарды налево и направо, - юнца несло со страшной силой. Щеки горели, взгляд пылал – Да что там миллиарды – тьфу! Ты мог бы стать властелином мира!
Я закурил и криво ухмыльнулся:
- Говорила тебе мама: поменьше читай фантастики.
Мальчишка запнулся на полуслове, сдулся, как пробитый воздушный шар, упал назад в кресло и рассердился.
- А можно без вот этих идиотско-поучительных комментариев? Достали, честное слово!
- Ладно, не сердись. Просто взрослые видят этот мир в других красках. Зовут тебя как?
- Вовка, - буркнул мальчишка, нахохлившись.
- И сколько же тебе лет?
- Четырнадцать.
Я был удивлен, что он не солгал. Возможно, все же некоторый шок все еще бродил в его теле и мозгах. Я вдруг представил этого злого, с шипами вместо волос Шока, и мне стало весело. Подавив улыбку, я протянул руку:
- Константин. Можно просто Костя.
Мальчишка энергично сжал мою ладонь, а затем, присев на корточки, погладил пса.
- Твой?
- Уже да. Горацио нашел меня в парке.
- Горацио? Ух ты!
Мальчишка трепал длинные уши собаки, трогал большой черный нос.
- Как думаешь, он потерялся?
- Выгнали, наверное.
Мальчишка оживился и прижал собаку к себе:
- Вот и хорошо. Это значит, теперь он наш.
После этих слов квашня в голове, именуемая мозгами, превратилась в быстро разбухающее тесто, грозящее сорвать крышу, чтобы вылезти наружу.
- Что значит, наш?
Вовка, видать, не понял металла в моем голосе. Все еще обнимая собаку и подставляя лицо под собачий розовый язык, он пробормотал:
- Это значит, что мы теперь будем вместе.
С возгласом «Банзай!» моя крыша благополучно взлетела в небеса.
- Погоди, погоди-ка! Не хочешь ли ты сказать, что не просто приехал проведать дачу на выходные, а сбежал из дома?
Вовка вдруг ощетинился:
- Да кому она нужна, эта долбанная дача! Сбежал, конечно, ясен пень!
- А о матери ты подумал?
Пацан вызывающе посмотрел мне в глаза:
- А старая грымза ни за что не признается, что меня дома нет!
Я потер виски, прикурил очередную сигарету и попытался, мысленно работая кулаками, запихнуть мозги на место.
- Так. А теперь обо всем по-порядку. Только без вранья, о’кей?
Вовка сердито блеснул глазами.
- О’кей.
История мальчишки оказалась простой, как яичница. Но от этого не перестала быть маленькой семейной драмой.
Прошлой осенью отец бросил семью. Нашел объект помоложе. Мать страдала, кинулась в пьянки, затем вынырнула и, пытаясь справиться с трудностями и безденежьем, уехала на заработки за границу. На время своего отсутствия попросила приглядывать за сыном двоюродную тетку, старую перечницу, которая поселилась в их квартире и устроила мальчишке ад. Мать периодически появлялась дома, оставляла деньги, решала первостепенные проблемы, отдыхала и исчезала вновь. В этот раз она не приехала – попала в больницу, а старая ведьма перегрызла последний волосок терпения. Вовка вспомнил о брошенной даче, сложил рюкзак и был таков.
- Я ей записку оставил, ты не переживай.
Я не переживал. Я был в шоке. В том самом, с иголками вместо волос.
- А если она матери сообщит?
- Не скажет. Мать в больнице лежит, и беспокоить она ее побоится – раз. Во-вторых, я с мамой по мобильному каждый день говорю. Если баба Рая что и хрюкнет – скажу: врет. Из нас двоих мать поверит скорее мне, чем ей.
- Твоя логика ни к черту. Рано или поздно, обман раскроется. И потом, тебе учиться надо, а не шляться бездомно по улицам.
- Н-ну, школу я бросать и не собирался. Так, прогулять недельку-другую.
- А потом вернуться назад, к тетке?
- А потом забрать учебники и ездить в школу отсюда.
- Полная чушь, миль пардон.
Вовка сердито посмотрел на меня:
- Ну не думал я об этом, ясно? Просто удрал и все. Пусть на день-два, на неделю. Лишь бы рожи ее противной не видеть.
Это я понимал, что тут непонятного…
- Ладно, Вовка, проехали. У нас есть два дня. Можно отдохнуть, не думать ни о чем. А там будет видно.
Пацан облегченно перевел дух и решил устроить допрос мне. Ему не были интересны буквы и цифры моей биографии. Его снедала только моя дурацкая способность обмена сознанием.
- Ты лучше расскажи, давно у тебя это?
У меня не было выбора. Настало время разобраться во всем. Страус прячет голову в песок, а вокруг меня – сплошной асфальт. Лоб только расшибешь. Я посадил на колени Горацио, посмотрел в его печальные глаза. Собака тяжело выдохнула. Наверное, вместо меня.

- Помыться бы, - пробормотал я чуть слышно, но Вовка засуетился, забегал, сказал, что нет ничего проще.
Под звуки воды, льющейся в ванной, я вывалил всю свою короткую историю.
- Ничего подобного раньше не было, Вовка. Что это за ерунда такая, откуда берется, какие последствия несет – ничего не знаю. Даже не уверен, что вообще могу это делать, когда спокоен. Оба раза – на фоне эмоционального всплеска.
Глаза Вовки горели. Он был полон энтузиазма, как мангуст перед битвой с коброй.
- Надо экспериментировать, - заявил он уверенно, припечатав это решение хлопком ладони по своему колену.
Молодость не знает компромиссов. Меня же жизнь научила бояться и сомневаться.
- Поговорим об этом позже, - с этими словами я направился в ванную. В глазах мальчишки читалось разочарование. Ничего, подождет.
Блаженно постанывая, я с головой погрузился в горячую воду. Лежал долго, лениво, пинками пытаясь собрать мысли в кучу. Но они разлетались, как брызги шампанского. Гениальные идеи отказывались наносить визиты моей измученной жизненными тяготами и алкоголем голове.
Пока я валялся в ванной, Вовка соорудил завтрак. Кофе, бутерброды… У меня защипало в глазах. Я уже забыл, когда обо мне кто-то заботился.
- Ну, и что ты надумал? – спросил мальчишка, набивая рот едой.
Я вяло пожал плечами:
- Ничего не надумал. Меня одолевают сомнения.
Вовка махнул рукой, как дирижер, и принялся излагать свои соображения.
- Плюнь на всякие там сомнения, страхи, некомфортность в душе. Ты – творец. Тебе нужна свобода и полет мыслей. Вдохновение и муза. И откровение само упадет в твою голову.
Его уверенность была такой яркой и заразительной, что, слушая цветистые рассуждения, я позволил этим радужным мыльным пузырям войти внутрь меня.
- Ну, и что ты предлагаешь?
Радость, вспыхнувшая в глазах мальчишки, задушила голос моего разума.
- Эксперименты, чудак! Вначале кое-что попробуем прямо здесь, а затем едем поднимать на уши город.
С какой стати я подчинился этому юному балбесу – до сих пор остается загадкой. Может, во мне тоже жил эдакий мальчишка-экспериментатор, затаившийся еще со школьных времен.
Все оказалось просто. Я мог это делать не напрягаясь. Вовка был в восторге.
- Едем в город! Устроим себе праздник!
Что надумал юный гений, допытываться я не стал. Пребывал в состоянии колебательного движения мятного желе: подрагивающего зеленого куска холодца на блюдце.
Мне давно не было так хорошо. За много лет я впервые не ощутил желания напиться. Чуть угловатый худой подросток заставил меня почувствовать себя нужным. Я купался в чистом восторге его карих глаз. Он собственноручно расчесал мои длинные волосы и заставил надеть чистую рубашку, когда-то принадлежавшую его отцу.
В электричке на нас смотрели с подозрением. Длинноволосый худой мужик, подросток и собака. А мне было комфортно в этой компании, точно бабочке в уютном коконе. В любой момент я мог расправить свои цветастые крылья и творить чудеса.
Куда вез меня неугомонный Вовка, я понятия не имел. Мы входили в метро, пересаживались. Горацио пришлось поселить в рюкзак, который тянул я: весил наш ушастый друг килограмм двадцать пять. Пес стойко вынес все издевательства над своей персоной и в рюкзаке сидел тихо.
В конце концов, мы очутились возле какого-то заведения.
- А теперь слушай меня внимательно, - горячо зашептал Вовка, - выходит из этих дверей мужик, ты обмениваешься с ним сознанием. Пока он соображает, что к чему, ты достаешь кошелек из его кармана и несколько бумажек даешь мне. Ю андестенд?
Я понял. Нельзя сказать, что я отличался высокой моральностью, но сомнения все же сели на качели моего сознания и начали раскачиваться туда-сюда.
Вовка сердито посмотрел на меня:
- Я не предлагаю тебе грабить старушек-пенсионерок. Поверь, эти люди вряд ли зарабатывают честным трудом. А еще я не заставляю очищать их до нитки. Берем только часть. Своего рода взнос в фонд малоимущих.
И тут меня такое зло взяло. А ведь в чем-то прав камрад Вовка! Сколько раз это дутое благополучие равнодушно проезжало мимо на шикарных авто, не помогая ни словом, ни делом тому, кто нуждался в поддержке!
И когда вышел первый жертвенный агнец нашего дерзкого эксперимента, я не колебался.
Мы стояли чуть за углом. Упитанный молодой человек двигался не спеша. В его руках звенели ключи от автомобиля, а пальцы сжимали барсетку. Он даже ничего не понял. А я вдруг сообразил, что могу затормаживать реакцию его сознания. Пока он вяло созерцал небо в моем теле, я уверенно раскрыл сумку, достал бумажник, не считая, взял несколько купюр и сунул их в руки Вовке. Затем вернулся в свое тело, прижал мальчишку в тень выступа дома и пронаблюдал, как клиент встряхнул головой, будто у него потемнело в глазах, и продолжил свой пусть к стоянке автомобилей.
Мы добывали деньги легко и изящно, как фокусники, достающие кроликов из бездонных шляп.
Где-то на пятом клиенте я понял, что могу не обмениваться сознанием, а подселяться, как паразит, в мозг человека. Я испытывал странные ощущения. Был кукловодом, что сидит в будке суфлера и дергает за невидимые нити сознания. Я мог заставить человека поднять руку или ногу. Расстегнуть ширинку и помочиться прямо на парадное крыльцо шикарного ресторана. Пальцы жертвы безропотно отсчитывали нужную сумму денег и подобострастно вручали ее худенькому подростку. Затем я жал на воображаемую кнопку, заставляя забыть манипуляции, лицо ребенка и мужчины рядом, что стоял истуканом со странно дергающимися белками глаз. Выглядело это жутко.
Вариациям воздействия на сознание не было числа. Я экспериментировал, крутил фильм взад, вперед, по кругу. Меня это забавляло. Развлекало. Как детская игра в калейдоскоп. Крутишь картонную трубку – и меняется причудливый узор.
Мы простояли за углом около двух часов. Скольких человек заставили облегчить свои кошельки – не считали. Затем, спрятавшись в глухой аллее близлежащего парка, подвели итог. Результат оказался ошеломляющим.
- Йаху-у! – Вовка издал вопль, подпрыгнул, смешно дрыгая правой ногой, согнутой в колене, и делая движения вверх-вниз руками, сжатыми в кулаки. – Костик, живем! Сейчас мы из тебя джентльмена высшего класса сделаем!
Я вяло попытался возразить, но Вовка не слушал никаких доводов.
Вокруг меня завертелось колесо обзора с яркими сиденьями. Я растерялся до слез.
В четырнадцать лет Вовка обладал практичностью, отсутствием стеснительности и деловой хваткой. Мы совершили головокружительный вояж: магазины – салон красоты – магазины. Мальчишка с умным видом выбирал одежду, командовал, как меня стричь и брить. Затем приобрел мобильный телефон и фотоаппарат для меня, а крутой ноутбук – для себя. Я ловил свое отражение в витринах и шарахался, как дикое животное, впервые увидевшее себя в зеркале. Я был непривычно ухожен, и это сбивало с толку.
Попал в собачий салон и Горацио. Пес стойко вынес все пытки.
Милая девушка, тщательно осматривая его длинные уши, доверительно сказала:
- Бассет-хаунды замечательны. И очень терпеливы. Обожаю работать с ними!
Так мы были посвящены в тайну породы нашего пса.
За хорошее поведение мы купили ему подушку, корм и поводок.
На такси добрались до близлежащего ресторана, где наелись до отвала.
- Ну, в общем-то, неплохо погудели, - промурлыкал Вовка, потягивая апельсиновый сок. – В принципе, мы потратили почти всё. Но, мне кажется, есть что-то еще, требующее капиталовложений?
Наверное, он сверлил мой череп рентгеном.
Я опустил глаза и тихо сказал:
- Есть.
Вовка только повел бровями.
- Тогда в путь. Я знаю еще пару чудесных местечек в этом городе.
Облегчение кошельков и на этот раз прошло гладко. С очередной пачкой денег мы направились в бюро ритуальных услуг. Там мы заказали памятник. К счастью, фотография матери была у меня с собой. Внося задаток, приплатили за срочность и пообещали зайти завтра, чтобы можно было ехать на кладбище и устанавливать надгробие.
Вовка был бледен и серьезен.
- Вот и хорошо. Это действительно нужное дело.
Я прислонился к углу магазина, выдохнул и расплакался. Мне не стыдно было показывать свою слабость мальчишке. Горацио, разволновавшись, повизгивал и путался в ногах. Вовка шагнул мне на встречу. Я прижал его к себе, чувствуя, как подрагивают мальчишеские плечи у меня под руками. Это были слезы горечи и очищения, несбывшихся надежд и утрат. Слезы единения.
- Поехали домой, Вовка, - хрипло пробормотал я, касаясь губами волос мальчишки, - хватит на сегодня приключений. Он только согласно кивнул головой.
В супермаркете мы затарились едой, выбирали блюда подороже и поразнообразнее. До электрички добрались на такси. Прибыть в дачный поселок на машине не рискнули: привлекать к себе внимание было ни к чему.
Вечером устроили шикарный ужин. Горацио королем возлежал на новой подушке и выглядел довольным.
Я сидел за столом, заваленным снедью, и глотал комок в горле.
- Что-то не так? – Вовка попытался заглянуть в мои глаза.
- Как жить теперь, амиго Вовка? – я сделал неопределенный жест, обводя рукою все великолепие. – К хорошему привыкают быстро, ты же знаешь. У меня ни кола, ни двора, ни семьи. Жил как перекати-поле. Периодически напивался и не думал о том, что будет завтра.
- А ты не живи больше так, - резонно заметил пацан. – Ты кто по профессии?
Я запнулся от удивления и поднял глаза.
- Художник-дизайнер, - медленно произнес, пробуя эти слова на вкус.
Вовка восхищенно ахнул:
- Чувак! Да ты клёвый, оказывается! Умеешь рисовать?
Я неуверенно кивнул:
- Когда-то, в прошлой жизни, умел. Говорили, неплохо получалось. Однажды я пропил проект по ландшафтному дизайну, который занял первое место. Человек за границу уехал. За мой счет. – воспоминания нежданно, как серые крысы, вынырнули из небытия.
- Как это: пропил? - Вовка смотрел на меня недоуменно.
Я махнул рукой:
- Да так. Мне заказали этот проект за деньги. Я понятия не имел, зачем. Но пока делал его, успел вложить всю душу. К сожалению, часть денег была выплачена наперед. Вернуть мне их было нечем. Пришлось расстаться с проектом. Через время я узнал, что тот человек выставил мою работу на конкурс, выиграл его и уехал в Лондон. Кажется, там и остался. Когда я узнал об этом, ушел в запой и пропил все заработанные деньги, коих, кстати, было не так уж и много.
На лице Вовки сменялись одна за другой гримасы. Он то искренне радовался, то досадовал, то сжимал кулаки, а в конце расстроился не на шутку.
- Дурак ты, Костик, - заявил он, - надо было извернуться и не отдавать свое детище.
Я опустил плечи и махнул рукой:
- Что теперь говорить об этом. Это было давно и неправда
Вовка оживился, глаза его заблестели, он приблизил свое лицо к моему и быстро заговорил:
- Ладно, чухня это всё! Теперь будет по-другому! Согласен: тырить мелочь по карманам богатеньких буратин – отстойно и принижает чувство собственного достоинства. Как говорится, воровство – оно и в Африке воровство. На нем далеко не уедешь, какие бы робингудские цели мы не преследовали. – Вовка поднял указательный палец вверх, пытаясь подчеркнуть главную мысль. – Ты станешь великим! Художником ли, дизайнером – это решать только тебе!
Я попробовал было покачать головой, испугавшись тяжести короны, которую пытался водрузить на меня юный авантюрист, но Вовка и пикнуть не дал:
- Не перебивай! Мир дизайна ушел далеко вперед. Компьютерные технологии рулят. Вначале ты пройдешь курс современного дизайна, компьютерной графики, фотошопа и прочей ерунды, чтобы быть во всеоружии. Одновременно можешь писать картины. Слегка управляя сознанием людей, тебе ничего не будет стоить натолкнуть нужных личностей на то, что картины и прочие твои работы – гениальны. Тебя ждут выставки, заграница, успех! Ты откроешь свою фирму, будешь принимать заказы и иметь офигительную репутацию. Все эти жирные боровы, которых мы щипали сегодня, станут твоими клиентами и почитателями таланта.
Вовку распирало от идей, он размахивал руками, точно делая колдовские пассы.
Вероятно, он обладал каким-то гипнозом. Или даром убеждения. Только, начав слушать его прожекты скептически, под конец речи я уже не сомневался в том, что все это можно осуществить.
- Ладно, мечтатель, может, ты и прав. Я подумаю об этом. А сейчас давай-ка спать. Завтра у нас трудный день.

4

Воскресенье не задалось с самого утра. Хмурое небо гнало рваные облака, то и дело срывался дождь. К счастью, куртки и зонты мы купили накануне. Хуже приходилось Горацио. Мы хотели запереть его в доме, но он скулил и метался. Какое сердце выдержит это? Плюнув на неудобства, взяли его с собой.
Памятник моей матери был готов к нашему приезду. Мы выехали на кладбище. Когда работы уже подходили к концу, пошел дождь. Я смотрел на омываемый каплями гранит, ловил взгляд матери, смотрящей на меня с фотографии. Хотелось упиться вдрызг. Я курил сигарету за сигаретой, дрожал не от холода, а от боли, пеплом рассыпающейся внутри. Почему-то очень важно было, что я не один в этот день. Чужой мальчишка и чужая собака стояли под проливным дождем вместе со мной. Самые близкие в это мгновение, связавшее прочной суровой ниткой наши сердца.
Рабочие уехали, а мы продолжали стоять, слушая, как плачет небо и бьется о крыши наших зонтов. Затем я подошел к надгробию и положил букет белых роз. Провел пальцами по эмалевому лицу своей матери. Прислонился лбом к мокрому и холодному граниту. Просил ли я прощения, корил ли судьбу? Не знаю, что шептали губы, только это были слова моего сердца.
Мы уходили с кладбища, неловко оскользаясь на мокрой земле. Я изо всех сил старался не оборачиваться.
- Панихиду надо бы заказать, - хрипло сказал я, когда мы обедали в кафе.
Вовка виновато развел руками: деньги снова кончились.
- Значит, опять надо будет сделать это, - мрачно выдал я.
Деньги мы раздобыли. Только не все прошло гладко. Забрав купюры у последнего клиента, я вдруг почувствовал, как меня колотит. Вовка тоже заметил мое странное состояние.
- На сегодня хватит, Кость, что-то ты не в себе.
Меня трясло так, что даже голова дергалась из стороны в сторону
- Ты не понимаешь, Вов. Я… увидел кое-что. Он убить ее хочет.
Вовка смотрел на меня и ничего не понимал. Только расширившиеся зрачки выдавали его испуг.
Я прислонился к стене здания, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, пытаясь успокоиться. Частично мне это удалось.
- Значит, так. Вы с Горацио – на дачу. А мне надо кое-что сделать.
- Ага, щазз, разбежался, - в голосе мальчишки сквозило отвращение, - за кого ты меня принимаешь?
Я старался говорить как можно спокойнее.
- Пойми, там может быть опасно. Я не хочу рисковать твоей жизнью.
- Тем более, я тебя не брошу! Ты его мысли прочитал, да?
Я попытался объяснить:
- Не знаю. Словно картину увидел. Кадры из кинофильма. У него пистолет. Он собрался убить ее.
- Кого хоть ее? – взмолился Вовка.
Я пожал плечами.
- Женщину какую-то. Имени не знаю. Лицо видел, путь к дому, квартире.
- Так чего мы тут стоим, побежали!
Никакие доводы не действовали. Аргументы тоже. Вовка уперся рогом и твердил, что никуда без меня не пойдет. А если я попытаюсь силком его засадить в электричку, он сорвет стоп-кран и выпрыгнет.
Плюнув, я взял с него слово быть осторожным и не путаться под ногами: время шло, а мы ни на шаг не продвинулись вперед.
.Я мчался, как гончая, петляя между домами. Путь горел и пульсировал в мозгу туманным видением.
- Кажется, это где-то тут.
- Ты уверен?
Я вытер пот со лба. Ни в чем я не был уверен. Может, привиделось.
- Сейчас все и выясним.
Вот этот второй этаж. Перила. Площадка. Звонок в дверь. Тишина. А затем чуть слышные шаги.
- Кто там?
- Девушка, откройте, пожалуйста! Нам надо поговорить!
За дверью наступила нерешительная тишина.
- Поверьте, это очень важно!
Несколько мучительных мгновений. Неуверенный щелчок замка. Наконец-то.
Лицо девушки, выглянувшей из-под цепочки, было бледно, но я убедился, что не ошибся. Она настороженно смотрела на нашу странную троицу.
Я не стал тратить времени зря, опасаясь, как бы дверь не захлопнулась перед носом.
- Вам надо уходить отсюда. Вас убить хотят.
Я видел, как распахнулись и потемнели ее глаза, затем она скинула цепочку и сказала:
- Проходите.
Мы зашли внутрь квартиры. Девушка прошла в полупустую комнату и встала у окна, скрестив руки на груди
- Я слушаю вас.
Честно говоря, я оторопел
- Вообще-то я все сказал. Вам надо уйти отсюда.
- Почему я должна вам верить?
Действительно, почему?
Я выдохнул и начал описывать человека, который вывел меня на нее.
Она слушала внимательно. Лицо оставалось бледным. Лишь глаза горели.
Девушка провела ладонью по лбу, словно очнувшись.
- Я помню его. Он приходил ко мне недавно. Не знаю, кто дал ему мой адрес. Бедный. Ему так хочется жить, а суждено умереть.
Я ничего не понимал и начинал злиться. Девушка, уловив мой взгляд, запнулась. Неожиданно она сделала шаг вперед и прикоснулась к моему плечу. Взгляд ушел глубоко вовнутрь. Она отключилась, как сломанная лампа, побледнела до синевы. Я видел, как быстро бьется жилка у нее на шее. Затем ее глаза ожили, увлажнились.
- Вы ничего не знаете. Многие называют меня гадалкой. На самом деле, у меня дар ясновидения.
После этих слов Вовка охнул и протяжно свистнул. Я метнул в него взгляд огня и ветра. Мальчишка округлил глаза и закрыл рот ладонью. Девушка, казалось, не заметила нашей первобытной пантомимы.
- Этот мужчина был натянут и зажат. В его глазах плескалось желание знать. Но он был не готов к тому, что я выкрикнула ему в лицо. Мне не удалось сдержаться, и я сказала ему, что он умрет из-за меня.
Откровенно говоря, мне уже было по барабану, что она там наворожила тому уроду. Я взял ее за руку и осторожно повел к выходу.
- Давайте поторопимся.
Девушка посмотрела на меня, запнулась, чуть порозовела. Взмах ресниц-стрелочек. Она хотела что-то сказать, но промолчала.
Мы вышли на улицу, завернули за угол и начали входить в подворотню.
- Анна! – окрик был резким и властным.
Девушка обернулась и замерла. Сквозняк вырвал из ее прически прядь волос и трепал ее, как черную траурную ленту. Я видел поднимающуюся руку с пистолетом. И понял, что времени почти не осталось.
- Вовка, ложись!
Белая молния раскроила сознание напополам. Через миг я уже был в чужом теле. Рука убийцы дрогнула. Пуля врезалась в металлическую балку и, взвизгнув, срикошетила в стрелявшего. И тут я понял, что умираю. В чужом теле. Потому что не мог вернуться в свое. Я действовал быстро и вместо обмена сознанием выбил дух из этого поганца, как пыль из трухлявого коврика.
Все стало серо-желтым, в стиле ретро-сепия. Захотелось потрогать этот воздух руками. Я видел, как помертвела девушка. Вовка закричал и кинулся к моему обмякшему телу. Он тряс его, как голодный – яблоню, но меня не было там. Горацио, завыв, кинулся к убийце, в котором умирала моя душа.
Я смотрел в наплывающие тучи и понимал, что скоро все кончится. Умирать было не страшно, только в этот последний миг существования хотелось найти то, ради чего не стыдно уйти в иной мир. Пусть это будет что-то небольшое - всего лишь размером с теннисный мячик или человеческое сердце, - но главное.
Вспомнить было нечего: просрал я жизнь, разменял ее на мелкие гроши, которые то пропил, то бросил в грязь. Да, старался не обижать женщин, любил детей и животных. Часто делился с теми, кому жилось еще хуже, чем мне. Но разве этим можно гордиться? Я нарезал круги, лихорадочно исследуя пыльные уголки своей памяти в поисках чего-нибудь завалявшегося, но важного. Ноль в квадрате.
Неожиданно я выскочил в серо-желтую подворотню, где стояла девушка, которую мне удалось спасти. Ура! Был смысл и в моей никчемной жизни. Можно спокойно вальсировать на небеса. Раз-два-три, раз-два-три…
Я уцепился взглядом за белый клок пухлого облака и слегка пожалел, что не могу изменить свою жизнь так, как мечтал об этом Вовка. Но я радовался тому, что умираю не в одиночестве. Затем темнота опрокинула чернильницу, белый клок превратился в сине-черный и растворился в отдаленном крике мальчика:
- Костя, не умирай! Не умирай, Костя!
Глубокая пропасть, полет, падение. Щелчок. Мягкое приземление. Я уже в раю?..
Приоткрываю глаза. Зареванное лицо Вовки с распухшей сливой вместо носа. Горацио, повизгивая, лижет мою руку. Кажется, я жив и нахожусь в своем теле.
В глазах - туман, в ушах – вата и всхлипы настраиваемого радио. Сквозь помехи и писк, шорохи и голоса я слышу тонкий звон колокольчика. Не знаю, откуда выплывает белым парусом дурацкий стишок:

Колокольчик прозвенит –
Ангел тут же прилетит.

Значит, мне дарован еще один шанс?..

Я сажусь, прислоняясь спиной к холодным камням подворотни, прикуриваю сигарету, крепко прижимаю к себе Вовку, кинувшегося в мои объятия, слышу музыку лая Горацио и встречаюсь взглядом с девушкой. У нее бледное лицо и взволнованные глаза.
Улыбаясь широко и счастливо, выдыхаю облачко сигаретного дыма и любуюсь, как оно растворяется в воздухе словами:
- Если бы вы знали, как я рад вас всех видеть!

Я нервная.
Вместо того, чтобы успокоиться, раздражаюсь еще больше.
Сегодня просто рвала и метала.
Попытаюсь разложить по полочкам свое гадкое поведение.
1. статус методиста таки укрепился.

2. Когда я писала заявление на смену рода деятельности, мне сразу дали понять, что мои функциональные обязанности будут меняться. Точнее, добавляться. Я опять-таки не понимаю: КУДА?! Отрастить безразмерный мозг? Опять работать дома за своим компом, который, кстати, барахлит и я молюсь на него ежедневно, чтобы работал дальше... Меня это угнетает. И необъятные просторы копей работы, и барахлящий комп дома...

3. В связи с тем, что на меня валят все, что только можно и чего не можно, я не успеваю делать все это. Плюс забываю. Сегодня произошел неприятный разговор из-за того, что я забыла сделать одно дело. Причем было сказано так, что вот, мне поручили одно-единственное дело, а я его провалила. Естественно, я не выдержала. Огрызнулась и высказала по поводу "одного-единственного" дела.

4. Нет бы успокоиться... А я на таком вздроче проработала весь день.

Я не успеваю. Я НЕ УСПЕВАЮ...
Мой стол превратился в склад вороха бумаг, каких-то писем, чужих записей, черновиков вперемешку с фотобумагой, бумагой и прочим дерьмом. Периодически я пытаюсь все это разгрести. Напрасный труд...
Я не могу успокоиться. Я не могу на все это смотреть трезво. Я нервничаю.
Мне не помогают глубокие вдохи-выдохи, попытки мыслить позитивно.
Я не знаю, куда иду. Я не знаю, к чему я прийду. Я знаю только, что мне это не нравится.

Завожу блокнот и буду туда писать всю работу, что проделываю. По пунктам, не упуская ни одной мелочи. Даже время буду засекать, сколько я убиваю времени на ту или иную бумажку, схему или презентацию.
И - да - я не буду забывать все поручения, что мне дают. Красными буквами впишу их в дневник БЕСполезных дел.


Вдогонку

ради прикола заглянула в гороскоп, который дал Монах.

Сегодня вам, возможно, придется действовать напоказ, старательно аффектируя каждый шаг. Это пригодится в последствии, когда вас постараются обвинить в бездействии.

Трындец.
Завтра буду с утра его смотреть.

Выходные получились суматошные.
Дача, Домашнее задание с работы (вот на фига оно мне надо, кто скажет?! А попросили - не отказала), презентацию для выступления сына лепила уже ночью, недавно закончила. Ко всему прочему Демон приехал. Так, ни с того, ни с сего. Уставший, с тоскующим взглядом. Спит сейчас тихо-тихо, а через несколько часов ему ехать назад...
Я все думаю, думаю, думаю... так ничего и не придумалось мне пока.
Но придумается. Обязательно.

А в квартире так и не прибралась, творческая крыса... Сейчас этим заняться, что ли...
Завтра опять будет напряженный день, приползу уставшая, посижу у монитора и упаду спать...

Ховайся, кто может.
Комп все же закочевряжился и отказался мне служить, показав свою ж... в виде синего экрана смерти.
Я САМА переустановила Винду!!! Первый раз в жизни, кажется...
Раз сто (это не преувеличение) - переустанавливала с кем-то или присутствовала при процессе, но вот чтобы полностью сама, в одиночестве - это впервые.
Обычно у меня хоть сын на подхвате.
Как говорится, хочешь Инету - еще и не так раскорячишься...
Никак не настрою нужное разрешение монитора. Буквы, как горобцы - большие очень...
Или вытянутое получается усЁ...
Сейчас буду экспериментировать. И установлю антивир... Хоть говняный, но без него никак.

Она сидит у меня прямо на шее, вцепившись коХтями в шейный позвонок... о, Боже...
После третьей попытки я плюнула ее оттуда сбрасывать.
О, кажется, умостилась поудобнее Для меня Но, не сомневаюсь, что и для себя.
В доме продолжает гудеть от пустоты.
Сейчас еще немного помедитирую перед монитором и пойду мыть кухню. С посудой.
А еще комп ведет себя очень странно. Вчера потух. Сегодня сам по себе перегрузился.
Милый, я прошу тебя, работай, а?... У меня нет денег, чтобы тебя реанимировать в случае чего
Я не могу остаться без тебя, понимаешь?...